Подробно:

ГИПОТЕЗЫ, ФАКТЫ, РАССУЖДЕНИЯ

Великие мыслители обсуждают «вечные» вопросы.

---

Проблема релятивизма (часть 2)

ДЖОЗЕФ СЕЙФЕРТ

«Существует распространённое убеждение, что «истина» является результатом исследователя, развития научного знания и генезиса человека или продукта культурной среды?» Пожалуй, это слишком сильно сказано. Скептицизм и релятивизм в наши дни действительно можно наблюдать в самых разных проявлениях. Однако релятивист, утверждающий, что истина относительна, прежде всего, противоречит сам себе, так как провозглашает истинным собственное суждение. Он утверждает, что его позиция истинна, поскольку она соответствует действительности. Иными словами, истина относительна, а потому релятивизм является истинным. Отсюда следует, что любой релятивист предполагает абсолютную истину в собственной позиции, особенно в части относительности любых истин. Но релятивизм также предполагает истинность всех доводов, которые привели релятивиста к обоснованию его позиции. Обнаруживая внутренние противоречия релятивизма, мы убеждаемся, что он не может быть верным.

Кроме того, мы можем обратиться к бесчисленным очевидным истинам в математике (даже в области теории шахмат), в осознании нашего собственного бытия и в бесконечном разнообразии нашего опыта.

Существует необъятное царство очевидных истин. Некоторые истины выводятся из математики и логики, другие основаны на специфических структурах шахматных правил, в сочетании с математическими законами, которые применяются в теории шахматных гамбитов и эндшпилей.

Мы видим эти истины в математических объектах и законах, которые ими управляют, в нравственном порядке, в природе любви и т. д. То, что движение предполагает существование времени, что каждое следствие имеет свою причину, что уважение прав других людей является необходимым благом, тогда как дискриминация, убийство и насилие является не только злом, но и нравственным злом — все эти и многие другие универсальные истины о сути вещей абсолютно ясны для человеческого разума. То же самое относится к законам логики.

Непосредственный доступ к очевидным истинам (каким бы трудным и тернистым ни оказался путь, ведущий к очевидной истине) — это ещё одно опровержение релятивизма, причём даже более глубокое, чем выявление его внутренних противоречий.

Опровергает релятивизм и скептицизм понимание логических связей между истинным и ложным в постулатах формальной логики и силлогизмах. Когда мы говорим, что предпосылки логических аргументов содержат их выводы, это не означает, что вывод находится в самой предпосылке. Скорее, это означает, что истинность различных предпосылок гарантирует истинность выводов. С этой точки зрения, вывод из логического аргумента вполне может открыть что-то новое, не известное прямо, но познаваемое косвенно, путем демонстрации.

---

ДЖОРДЖ Ф.Р. ЭЛЛИС

На мой взгляд, релятивистский подход к науке может развиваться лишь теми, кто не имеет практического научного опыта. Одной из наиболее поразительных особенностей науки на протяжении её истории было многократное развенчивание разнообразных гипотез о природе реальности, и осуществлялось это развенчивание с помощью экспериментальных методов. Наука часто изумляла ученых и вынуждала их пересматривать свои теории перед лицом неопровержимых экспериментальных доказательств (например, в случае с квантовой теорией и общей теорией относительности). То же самое справедливо и по отношению к математике, где, к примеру, феномен хаоса был скрыт в простых уравнениях вплоть до прошлого десятилетия. Утверждение о том, будто новые удивительные теории являются лишь результатом общественного устройства и социального развития, представляется мне несостоятельным.

Что же касается самых упрямых релятивистов, для которых этот аргумент звучит неубедительно, я могу им предложить: если вы действительно утверждаете, что научные законы есть лишь результат социального устройства или лингвистической игры, то измените социальное устройство или правила лингвистической игры таким образом, чтобы подняться над землей и воспарить к небу. Тогда вы докажете, что так называемый всеобщий закон тяготения не имеет реальной основы в природе и является лишь общественной условностью. Впрочем, я не ожидаю в ответ на свой вызов сообщений об успешных экспериментах.

Таким образом, моё понимание ситуации совпадает с пониманием учёных-практиков. Хотя научный процесс и подвержен воздействию социальных сил, как и любая другая человеческая деятельность, а вопросы, которыми задаются учёные, до некоторой степени социально детерминированы, это никак не влияет на получаемые ответы. Научные открытия помогают прояснить природу реальности и универсальных структур, на которых основана физическая Вселенная.

Многие согласятся с этим высказыванием в отношении «точных» наук — физики, химии и особенно математики — но будут отрицать его достоверность по отношению к общественным наукам, где исследователь действительно сталкивается с невероятным многообразием человеческого поведения и культурных систем. Это приводит к отрицанию любых универсальных схем человеческого поведения. Моя точка зрения заключается в том, что можно найти путеводные нити, если, проникнув в поверхностные напластования, провести достаточно глубокий анализ. Существуют общие темы и сюжеты, которые выражаются многими способами в разных местах и в разное время. Мне могут возразить, что, хотя с этим можно согласиться, однако универсальные темы не столь интересны: наиболее волнующие вопросы связаны с частными случаями (скажем, различные способы осуществления общественного контроля), а не с общим поведением (скажем, тот факт, что в любом обществе существуют особые механизмы общественного контроля). Это хороший и достаточно веский аргумент, но он скорее подтверждает, чем опровергает мою точку зрения.

Недавний анализ, выполненный Берковым, Космидесом и Туби, показывает (с подробными примерами) наличие веских эволюционных доводов в пользу универсальных аспектов человеческого поведения. Основная идея заключается в том, что исследователь должен применять интегрированный подход к знанию; общественные науки не могут игнорировать такие научные дисциплины, как теория эволюции, если мы хотим достичь фундаментального понимания изучаемого предмета. Однако, полагают авторы, в своём анализе человеческого поведения представители общественных наук во многом игнорируют эволюционные аспекты и делают выводы на основе чисто культурных предпосылок. Хотя в этой позиции есть свои достоинства, она весьма спорна; основной довод состоит в том, что воздействие унаследованных характеристик минимально, а культура остается основным и важнейшим компонентом человеческого поведения. Независимо от итога дискуссии, я вижу дополнительную поддержку своим взглядам в универсальной значимости великих литературных произведений всех времен и народов (греческие трагедии, Шекспир, Достоевский и так далее). Они не могли бы приобрести такое значение, если бы не существовало общей нити, связывающей человеческое понимание во всех культурах.

---

РАЛЬФ МАКИНЕРНИ

Релятивизм — одна из самых трудно приемлемых концепций. Мне кажется, что пытаясь последовательно отстаивать релятивистские позиции, вы не приобретаете ничего, кроме неприятностей. Стоит вспомнить Ницше, Рорти и других нигилистов. В конце концов, они вообще не пытались обосновать свой релятивизм. Они не считали его истинным, в противном случае они не были бы релятивистами. В сущности говоря, они лишь занимали определённую эстетическую позицию. Это их право, но я не понимаю, почему этому следует уделять какое-то особое внимание. Попробуйте стать релятивистом, и вы обнаружите, что это невозможно. Чтобы обозначить свою позицию, вам придется сначала опровергнуть её. Думаю, это подходящий редукционистский аргумент против релятивизма.

Кроме того, «мы знаем, что мы знаем» (Здесь и далее курсивом Р.А. Варгезе).

Да. Это уместное замечание. Если вы сомневаетесь насчёт самого знания, то вы не сомневаетесь в том факте, что вы знаете о своём сомнении. В итоге вы оказываетесь перед старой дилеммой, стоявшей перед Декартом: он глубоко доверял тому самому рассудку, в существовании которого не испытывал никакой уверенности. Но все эти аргументы не удовлетворительны. Принцип reductio ad absurdum [доведение до абсурда] не может нас устроить, поскольку мы не нуждаемся в аргументах для обоснования своей позиции. Поэтому у нас невольно возникает чувство, будто мы играем в игры, вроде тех, в которые играли другие люди, породившие эту проблему. На мой взгляд, почти что постыдно заниматься аргументацией в пользу очевидных вещей.

---

УИЛЬЯМ П. ОЛСТОН

Прежде всего, я хочу сказать, что мы не должны смешивать вопрос об истине с вопросом о знании. Насколько я понимаю истину в логических суждениях, утверждение вроде «статуя Свободы находится в Нью-Йорке» является истинным в том и только в том случае, если статуя Свободы находится в Нью-Йорке. То есть содержание предпосылки обеспечивает необходимое и достаточное условие её истинности. Если это содержание, так сказать, отвечает реальности, если оно существует в реальном мире, то утверждение является истинным. Это всё, что необходимо для доказательства его истинности, но меньшего недостаточно. Поэтому не стоит раздувать вопрос о том, является ли истина относительной по отношению к культуре, обществу или к чему-то другому. То же самое касается и вопроса об относительности знания.

По-моему, совершенно ясно, что существует множество истин, знанием которых не обладает никто. В качестве простого примера рассмотрите ряд утверждений вроде «в такое-то в время в этом месте шёл дождь». Подумайте о бесконечно огромном количестве подобных утверждений, образуемых подстановкой конкретного времени. Если взять то место, где я сижу сейчас, никто не знает, шёл ли здесь дождь ровно девятьсот тысяч лет назад. Бог, без сомнения, знает всё, но если говорить о людях, то существует бесконечное количество истинных утверждений такого рода, но никто не знает об их истинности и никогда не сможет подтвердить её. Поэтому очень важно не смешивать истину и знание, хотя в современном интеллектуальном мире мало кто отдаёт себе отчёт в этом. Люди просто забывают о том, что такое истина.

Я могу хотя бы отчасти понять причину релятивизма. Люди могут сомневаться в человеческой способности знать определённые вещи. Они не удовлетворяются идеей о том, что в наших суждениях об этих вещах есть зерно объективной истины, даже если мы не знаем, в чём она заключается. «Что толку от этого для нас?» — спрашивают они. Хорошо, я отвечу. Независимо от того, есть ли для нас в этом какой-то толк или нет, мы должны иметь дело с фактами, связно излагать свои мысли и не запутывать обстоятельства без всякой необходимости. Крайне важно не смешивать разные понятия и осознавать, что истина остаётся истиной независимо от того, приносит она пользу или нет.

Я читал недавно опубликованную книгу на эту тему под названием «Реалистическая концепция истины». Там излагаются весьма популярные современные взгляды, которые можно назвать концептуальным, или теоретическим релятивизмом. Автор утверждает, что есть множество способов концептуализации реальности, которые несовместимы друг с другом (по крайней мере, на первый взгляд) и в принципе таковы, что у нас нет рационального способа сделать выбор между ними. Отсюда следует вывод, что мир нельзя описать каким-то одним последовательным способом. Аргументы в поддержку этой теории не кажутся мне убедительными, но даже если она правильна, то лишь усложняет дело по отношению к истине, не меняя основной картины. Возьмем конкретный пример того, что здесь утверждается. Вы можете представить аристотелевский способ построения мира из множества материальных субстанций, каждая из которых существует и поддерживает свою тождественность во времени, взаимодействуя с другими субстанциями. Потом сравните это представление с онтологией развития по Уайтхеду, и скажем, с философскими воззрениями Спинозы. Допустим, я считаю, что на дереве есть листья. Я формулирую это в аристотелевском понимании, но реальность, с которой я нахожусь в контакте, будет классифицирована с точки зрения Уайтхеда или Спинозы совершенно иным образом. В результате у нас нет ни одного факта о данном элементе реальности. Есть то, что есть с аристотелевской позиции; есть то, что есть с точки зрения Спинозы и с точки зрения Уайтхеда. Они вполне могут быть эквивалентны в эмпирическом смысле, но представляют собой разные способы классификации реальности. Это означает, что нам приходится соотносить предмет суждения с метафизическими схемами. Но мы не обязаны «соотносить истину» или делать её относительной к чему-либо. Чтобы дать адекватную формулировку любого суждения, нужно соотнести его с позицией или концептуальной схемой, в соответствии с которыми выдвигается это суждение. Не может быть такого законченного суждения: «У этого дерева есть листья относительно аристотелевской метафизики». Истина постоянна независимо от отношения. Суждение о том, что у дерева есть листья относительно аристолетевской метафизики, является истинным в том и только в том случае, если у этого дерева есть листья относительно аристотелевской метафизики. Истина — это положение вещей в том виде, как вы его формулируете. Дело лишь в разнообразии формулировок, описывающих положение вещей. Некоторые формулировки или способы описания можно отвергнуть как непоследовательные, содержащие внутренние противоречия и так далее.

В любом случае, я не могу защитить подобный релятивизм, но в наши дни он получил широкое распространение, и люди часто путаются, пытаясь разобраться в нём. Это заставляет их говорить, что истина относительна, тогда как истина вовсе не является относительной. Относительной является лишь истинность наших суждений об истине.

Однако знание — это совсем другое дело. Вопрос о сущности знания и ограничениях возможностей познания очень сложен и неоднозначен. Я не думаю, что для религии важно, чтобы человек обладал знаниями в строгом смысле слова. В христианской традиции есть масса оговорок, налагающих жесткие ограничения на то, что мы можем знать о Боге. Есть, к примеру, знаменитая метафора Павла в Первом послании к Коринфянам: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан» (13:12). Я думаю, что возможность нашего знания о Боге зависит от того, что следует считать правильными представлениями о знании, и от необходимых критериев познания. Есть несколько строгих концепций знания. Так, например, у нас нет научного знания о том, что даётся нам христианской верой. Фома Аквинский, который отнюдь не похож на нерешительных либеральных теологов XX века, противопоставлял веру знанию в строгом смысле последнего слова и считал, что мы можем полностью принимать догматы веры, не имея четкого знания о них. Рассмотрим идею веры, то есть когнитивную сторону веры в Бога. (Разумеется, вера требует доверия, преданности, нравственных обязательств, но я говорю о декларативной, утверждающей вере, или вере в то, что «все устроено именно так, а не иначе».) Декларативная вера не требует знания. Это не значит, что она не имеет обоснования или рациональной поддержки, но обоснование не обязательно должно соответствовать знанию в строгом смысле этого слова.

Как это связано с темой уверенности, если рассматривать ее отдельно от веры? Речь идет об эмпирической уверенности; к примеру, об уверенности в том, что вы меня видите. Это может быть иллюзией, но, по крайней мере, у вас есть иллюзия, будто вы видите меня. Можете ли вы быть абсолютно уверены в чём-то подобном?

Да, но я не думаю, что здесь мы сталкиваемся с такими же проблемами. Разумеется, есть абстрактные, логические возможности, которые можно обсуждать. Но, по моему мнению, они не должны мешать нам испытывать уверенность в чем-либо.

Как ваши слова об истине связаны с концепцией соответствия — иными словами, с идеей о том, что истина устанавливает определённое соответствие между фактами и предположениями?

Концепция соответствия — это способ выражения тех вещей, о которых я говорил раньше. Это попытка объяснить, что делает суждения истинными. Думаю, основным критерием истинности служит уже знакомая схема: предположение, что «Т» является истинным в том и только в том случае, если «Т». Поясняю: выражение «трава зелёная» является истинным в том и только в том случае, если трава зеленая. Это дает основную концепцию, но в теории соответствия предпринята попытка её дальнейшего развития. Если предположение, что трава зеленая является истинным в том, и только в том случае, если трава зеленая, то существование факта является необходимым и достаточным условием истинности предположения. Это должно означать, что ваше предположение до некоторой степени связано с одним фактом иначе, чем с другими фактами, поскольку именно он должен существовать, чтобы предположение было истинным. Какова же природа этой связи? При попытке её объяснения возникают различные трудности, но это не мешает нам думать, что мы правильно понимаем основную концепцию.

Как можно установить истинность утверждения вроде «мир действительно существует»?

Вы имеете в виду какой-то отдельный аспект этого утверждения?

Только тот факт, что мир существует. Я утверждаю, что мир существует на самом деле. Это правда? Это высказывание является истинным?

Да уж, пожалуй!

Как оно согласуется с тем, что вы говорили о фактах и предположениях?

Знаете, такое зерно можно долго перемалывать без особого толка. Это совершенно особое предположение.

Но его можно отнести к теории соответствия?

Почему бы и нет? Разумеется, это скорее истина априори, а не истина апостериори. Мы не можем логически отрицать, что мир существует, но само предположение попадает в ту же схему.

Это аналитическое предположение?

Нет. Разделение априори/апостериори является эпистемологическим различием. Оно даёт обоснование для того, чтобы принять предположение, но не позволяет судить о его истинности. Разделение аналитический/синтетический не является эпистемологическим, но я не думаю, что оно может служить критерием для установления истины. Это различие относится к характеру предположения. Есть много проблем с его формулировкой, но бесспорно, аналитическим является такое предположение, истинная ценность которого зависит от взаимосвязи составляющих его понятий, в отличие от синтетического предположения. Но истина по-прежнему остаётся неизменной — различаются лишь критерии для определения условий истинности.