Огромное, подавляющее большинство объёма атомов состоит из пустого пространства. Конечно, в атоме есть ядро и электроны. Однако, как мы знаем,
электрон — это не просто шарикоподшипник или мякоть персика (а ядро — косточка). Это большая вероятностная волна. Неужели нельзя придумать лучи или устройства,
которые заставят электронные облака сжаться? Легче предметы от этого не станут, зато упаковать чемодан перед длительным путешествием станет проще простого.
Однако при этом мы сталкиваемся с проблемой неопределённости. Когда пытаешься поймать электрон в небольшое пространство, чтобы создать суперминиатюрные атомы,
то, согласно принципу неопределённости Гейзенберга, энергия этих электронов сразу же сильно повышается. Энергия может стать настолько высокой, что электроны
вырвутся из электромагнитного притяжения ядра.
В конечном итоге размер атома определяется достаточно четкой комбинацией физических констант: зарядом электрона, постоянной Планка
(числом, которое говорит нам, как сильна квантовая механика), массой электрона и скоростью света. Если бы мы смогли переделать фундаментальные
константы физики, то смогли бы и делать миниатюрные атомы. А пока проще покупать себе чемоданы попросторнее.
Можно ли считать БАК очередным важным шагом к полному пониманию природы Вселенной или мы, подобно
Икару, подлетаем слишком близко к Солнцу? Ждёт ли нас возмездие за дерзкую жажду к знаниям?
V. Почему я не могу сбросить вес (или массу) до нуля?
Насколько мы понимаем, аргументы, основанные на симме́трии, о которых мы говорили выше, и в самом деле описывают фундаментальные уравнения
Вселенной. Частицы действительно способны превращаться друг в друга. Если эта догадка верна, то мы могли бы предсказать каждую из
фундаментальных сил, существование электронов и нейтри́но, различные разновидности кварков и так далее.
Но мы этого не можем. Главная проблема — это масса, она словно борец сумо на тренажере «Кузнечик». Массы должны быть лишены не только частицы W и Z.
Если бы мы начинали с нуля, создавая самую простую из возможных моделей Вселенной, мы бы предположили, что кварки,
электроны и нейтри́но тоже должны быть лишены массы. А у них масса есть.
Большинство популярных книг по физике говорит о концепциях наподобие «спонтанного нарушения симме́трии» и других технических терминах, цель
которых — описать массу через реальные частицы. А на самом деле эти концепции — не более чем условное описание, при помощи которого описывается математика,
которая (гм!) отла́живает уравнения, чтобы они предсказывали именно то, что мы наблюдаем на самом деле.
Так далеко мы заходить не хотим. В этом нет ничего нечестного. Более того, это и есть физика высшего сорта. Вы придумываете теорию, Вселенная
не соответствует вашим предсказаниям, поэтому вы придумываете новый инструмент, чтобы подправить математику. Например, кварки поначалу были придуманы как
математическое допущение, а потом оказалось, что они и вправду существуют.
Было бы глупо описывать математику, которая требуется, чтобы обойти препятствия, с которыми мы до сих пор столкнулись. Было бы отнюдь не
глупо, если бы мы подвели итог. В 1960-х годах Питер Хиггс из Эдинбургского университета предположил, что во Вселенной существует ещё одно
поле — кроме тех полей, о которых мы уже успели поговорить. Назвали его весьма свежо и оригинально — «поле Хиггса». Поле
Хиггса имеет одно радикальное отличие от всех тех полей, о которых мы упоминали: оно не несёт силы.
Поле Хиггса пронизывает всю Вселенную. Вы в нём так и купаетесь. Но почему же мы его не замечаем, если оно нас окружает? Что оно
делает, это поле Хиггса? Попробуем объяснить предельно просто: представьте себе, что это поле — что-то вроде густого меда. Положите кварк в большое ведро, полное
по́ля Хиггса, и подтолкните его. Что будет? Толкать кварк, взаимодействующий с полем Хиггса, труднее, чем вы думали. С физической точки зрения чем труднее
что-то двигать, тем оно массивнее. То есть поле Хиггса «придаёт» частицам массу.
Мы бы не хотели слишком долго развивать эту аналогию. Если бы поле Хиггса действительно было похоже на густой мёд, то частица, придя в
движение, начинала бы потом тормозиться. А этого явно не происходит. И всё же в основном картина состоит в том, что, подобно тому как электромагнитное поле
создает взаимодействие, которое двигает заряженные частицы, поле Хиггса создаёт взаимодействие, которое придает частице массу.
Всё это кажется чистой воды умствованием, верно?
Но дело отнюдь не в том, что нервный физик хватается за соломинку. Мы уже упоминали гипотезу о том, что разнообразные силы во Вселенной
— всего лишь разные аспекты одной-единственной силы. Например, когда-то считалось, что электричество и магнетизм — совершенно разные явления, пока в
1865 году Джеймс Клерк Максвелл не показал, что это просто разные аспекты одного и того же электромагнитного взаимодействия.
С тех самых пор физики пытаются показать, что оставшиеся
четыре силы — это на самом деле три, две или в идеальном случае одна. Что же это означает? Ведь фундаментальные силы и в самом деле кажутся очень
разными. Сегодня так и есть, однако, как выясняется, все зависит от того, достаточно ли Вселенная разогрета.
В 1961 году Шелдон Глэшоу, Стивен Вайнберг и Абдус Салам показали, что электромагнетизм и слабое взаимодействие — это одно и то же. На
первый взгляд это смелое заявление. Различия между электромагнетизмом и слабым взаимодействием бросаются в глаза. Частица-переносчик у электромагнетизма не
имеет массы, а слабые взаимодействия происходят через частицы W и Z, которые очень и очень тяжелы. В результате электромагнитные взаимодействия могут
распространяться на большие расстояния, а слабые взаимодействия — только на очень близкие.
В общем, сами видите: пока что получается, что это разные силы. Странно. Как же объединить два настолько различных явления? Глэшоу,
Вайнберг и Салам рассмотрели то, как эти силы выглядели на заре Вселенной, при высокой температуре и энергии. И оказалось, что полная теория электрослабых
взаимодействий требует четыре частицы-переносчика, которые взаимодействуют с примерно одинаковой силой.
Однако по мере того, как Вселенная остывала, поле Хиггса (которое существовало всё это время и никуда не девалось) начало уставать. И
когда оно (метафорически) вышло на пенсию, то начало принимать горячее участие в делах соседей. Три из электрослабых частиц (обе W и Z) начали
взаимодействовать с полем Хиггса и получили массу, а фотон так и остался без массы. Теперь, поскольку поведение частиц W и Z стало так
разительно отличаться от поведения фотона, мы вынуждены дать взаимодействию новое название — слабое взаимодействие. Вроде бы получилась славная история с
хорошим концом — если бы не одна малость.
Чтобы убедиться в том, что две настолько разные силы можно объединить, нужно убедительное доказательство. Теория электрослабого
взаимодействия не безупречна. Нельзя взять и сочинить историю, а потом надеяться, что все в неё так сразу и поверят. Одно из самых солидных
предсказаний электрослабой теории — соотношение масс частиц W и Z. Было предсказано, что частицы Z, на 13% тяжелее частиц W,—
и это экспериментально подтвердилось, причем до смешного точно.
Слабое место состоит в том, что если мы хотим, чтобы всё это имело смысл, следует допустить, что поле Хиггса действительно существует. Иначе
электромагнитные и слабые поля были бы до сих пор едины. Второй вариант — эта теория совершенно ошибочна, и нам нужно начинать с нуля. Однако, чтобы сохранить
коллективный рассудок, предположим на минуту, что поле Хиггса существует. В этом случае, как и в случае всех остальных полей, маленькие кусочки поля Хиггса
должны наблюдаться в виде частиц. Единственная сложность заключается в том, что «частица Хиггса» электрически нейтральна (а значит, при нормальных
обстоятельствах её трудно заметить) и крайне массивна (а значит, её трудно создать в коллайдере, а если удастся, она очень быстро распадётся).
Насколько она массивна, мы не знаем, но если бы она была лёгкой, мы бы давно её пронаблюдали, а если бы она была слишком массивной, то частицы W и Z
имели бы другое соотношение масс. Эти два ограничения заставляют считать, что частица Хиггса должна быть в 120-200 раз тяжелее протона, и цель игры,
кроме того, чтобы обнаружить частицу Хиггса как таковую,— вычислить, какова её масса. Даже до БАК физики, работающие на коллайдере-теватроне лаборатории им.
Ферми, в начале 2009 года показали, что масса частицы Хиггса не может быть в 170-180 раз больше массы протона.
Как же мы собираемся вытащить одну из этих негодниц из коллайдеров? До сих пор мы говорили о столкновениях протонных пучков, но на
самом деле есть занятие поинтереснее, чем сталкивать протоны. Когда частицы разгоняются, они набирают очень много энергии. Но когда встречаются два протона,
сталкиваются не сами протоны, а их податливое содержимое.
Кварки и глюоны внутри каждого протона набирают во время пути вокруг коллайдера много энергии, и именно
столкновение глюона с глюоном и высвобождает большое количество энергии, из которой создаются гигантские частицы вроде частицы Хиггса.
Почти всё это мы додумали — или, лучше сказать, сделали крайне схематичный набросок, основанный на том, что нам известно. Нам известно, что эти
частицы никогда не были засвидетельствованы ни в одном ускорителе частиц, однако в БАК можно будет проводить эксперименты с небывало высокими энергиями. Это
значит, что если в предыдущих ускорителях мы уже исследовали нижнюю часть спектра масс, то теперь сможем искать самые массивные из частиц Хиггса,
предсказываемых теорией. И мы уверены, что если столкнуть два кварка с достаточно высокой энергией, в результате реакции появится частица Хиггса. Если она существует.